Замужем за мигрантом - Женский блог.

По официальным данным, в 2016 году в России находилось 4,2 миллиона трудовых мигрантов из стран СНГ. Некоторые из них заключают фиктивные браки с россиянами, чтобы быстрее получить разрешение на временное проживание, однако далеко не все вступают в брак по расчету.
«Его папа сказал, что я лучше ста таджичек»

Анастасия, 30 лет, Санкт-Петербург:

С будущим мужем я познакомилась в 2010 году. Я работала в магазине, а Фаррух часто заходил туда, правда, мне не запомнился. У нас стоял автомат для пополнения счета за мобильную связь. Как-то раз я положила деньги, а чек не взяла — этим и воспользовался мой будущий муж. Он забрал чек и вскоре мне позвонил. На тот момент я была в отношениях и не стала с ним общаться. Вскоре я рассталась со своим молодым человеком. Листая записную книжку, я наткнулась на незнакомый номер и решила проверить, кто это. Так мы стали созваниваться, а потом решили встретиться. Увидев его, я влюбилась с первого взгляда. Лет в 15 мне приснился сон: я открыла дверь мужчине с черными волосами. Лица я тогда не видела, но ощущения, возникшие, когда я посмотрела на Фарруха, совпали с теми, что были во сне. Он стал родным и близким с первого дня знакомства.

Фаррух работал водителем на заводе. Мы встречались неделю, он подвозил меня домой и ни на что не намекал — а потом я предложила ему жить вместе. Первое время он пытался изменить меня. Я сопротивлялась. У меня много знакомых, в том числе мужчин. Они просто не могли за неделю узнать, что я в отношениях, и звонили мне. Фарруху это не нравилось. Через месяц все наладилось. Фаррух объяснил, что я теперь не одна и должна сообщать о своих передвижениях (я живу в пригороде, а работаю в городе), чтобы он знал, где я. Мой предыдущий молодой человек был подкаблучником, поэтому сначала мне было непривычно. Через полгода мы решили пожениться, спустя еще некоторое время я забеременела. Фаррух был рад, я тоже. Некоторые говорят, что мигранты женятся на россиянках ради прописки, но у Фарруха на момент нашего знакомства уже было разрешение на временное проживание.

Мои родственники приняли мужа хорошо. Они видели наши глаза, полные счастья и любви. А вот его папа был против нашего брака настолько, что даже приехал к нам из Таджикистана. Он считал, что русские женщины в большинстве своем гулящие и нехозяйственные, но, прожив с нами месяц, сказал, что я лучше ста таджичек. Меня воспитывала бабушка, поэтому я выросла скромной и хозяйственной — попробуй с бабушкой не помой плинтуса! В итоге его папа благословил нас: «Ты хорошая девушка, семейная, уважаешь меня и сына».

Ислам я не приняла, но с уважением отношусь к традициям мужа, а он — к моим. Да и папа его сказал, что по исламу можно взять в жены христианку, но нужно, чтобы она верила в Бога. Я, как и половина россиян, верю в Бога, когда плохо, атеисткой себя не считаю. На Пасху мы ходим на кладбище к моей бабушке, и Фаррух всегда говорит: «Спасибо вам за внучку и мою жену». На его праздники я готовлю таджикские блюда.

В Таджикистан я не ездила — это очень недешево. Сына отправляла. Мы часто созваниваемся с родственниками Фарруха и общаемся на русском и таджикском языках. Я выучила его язык сама, без принуждения.

С осуждением я никогда не сталкивалась, может, потому что люди думают, что я — таджичка. Внешность у меня от деда, он грузин. Мы счастливы в браке, и это видно другим. Фаррух ни разу не сказал в мой адрес плохого слова и не поднял на меня руку. Он не пьет и не курит. Любит по-настоящему — я такого не чувствовала раньше. Семь лет совместной жизни пролетели как год. Все проблемы решает муж. Я чувствую себя женщиной рядом с ним, уверена в завтрашнем дне. Год назад родила второго ребенка, но сидеть дома не собираюсь. Я сразу предупредила Фарруха: хочешь жену-домоседку — езжай на родину и женись там. Так что с этим проблем нет. Пока я в декрете, а муж работает начальником производства на заводе.
«Избалованные москвичи сидят на шее у родителей, а мигранты зарабатывают деньги»

Анна, 31 год, Москва:

Мой муж молдаванин. Я познакомилась с ним три года назад в ночном клубе. Саша, красивый высокий брюнет, танцевал лучше всех и выглядел не так, как, по-моему, должен выглядеть гастарбайтер — хорошая одежда, парфюм. Я даже не сразу услышала акцент. Меня зацепила его внешность: он мог бы работать моделью. Такому красивому и умному парню уж точно не место на грязной стройке. Саша понравился многим девушкам в клубе, но на танец пригласил меня, потом проводил до дома и на следующий день написал.

Жить вместе мы стали почти сразу, Саша был очень настойчив. Познакомить его со своими родственниками я не решалась. Он познакомил меня с мамой и другими родственниками, которые были в Москве. Они почему-то сомневались в моем отношении к нему: якобы москвичку не может заинтересовать простой молдавский парень.

Через месяц я познакомила Сашу со своими родителями. До этого у меня были очень длительные и болезненные отношения, в которых меня предали, поэтому родители с осторожностью отнеслись к молдаванину без гражданства, который был младше меня на три с половиной года. Сначала я сказала маме, что мне понравился мальчик, но он не русский, она выпучила глаза: «А кто?» Я сказала, что молдаванин. «Слава богу, не чеченец!» Мама думает, что все чеченцы опасны. Потом начались нравоучения, что молдаване — мусульмане (хотя они православные), двоеженцы, у них по семь детей на родине, а я ему нужна только для гражданства (хотя брака для получения гражданства недостаточно). Папа заявил, что все молдаване — цыгане. Это еще одна большая глупость, которая меня бесит. Я специально изучила историю: цыгане — выходцы из Индии, а молдаване — потомки римлян. У цыган есть свои два города. Я видела только цыганских детей-попрошаек. Сразу можно понять, что это не молдаване: у них другой цвет кожи. К тому же в Молдавии, к моему удивлению, много натуральных блондинов. А еще очень красивый язык, похож на итальянский, и красивые танцы и музыка.

В Молдавии я была дважды. Нас встречали как самых дорогих гостей. Молдавский стол — отдельная тема: готовят как на свадьбу, страна хоть и бедная, но таких угощений я нигде не видела. Вино, особенно с юга — это что-то невероятное. Было особенно неловко, когда мы ездили к моим родственникам, и нам не предложили даже чая: не из-за предвзятого отношения к Саше, а потому что все забыли, что такое гостеприимство. Летом мне присылают из Молдовы вкуснейшие фрукты, арбузы, огромную малину, мужу — сыры.

Саша сделал мне предложение 8 марта, встав на колено при моих родителях, его маме и сестре. Это было так романтично, особенно на фоне нашего московского быдла, и растрогало моих родителей. Всю свадьбу оплатил он и его родственники. Я покупала себе только платье. В Молдавии на свадьбе гуляют три дня, но в Москве до 23.00, сроки сжаты, шуметь нельзя. Мои родственники с любопытством наблюдали за молдавскими танцами.

Избалованные московские мальчики, мои ровесники, почти не работают или не имеют постоянной работы, сидят на шее у родителей и ждут, когда освободится квартира. У мигрантов нет времени, они должны крутиться, зарабатывать, снимать жилье, следить за документами, не нарушать закон, ведь даже за малейшее административное правонарушение могут депортировать. С восхищением смотрю на мужа, когда он что-то чинит или ремонтирует. Он может делать абсолютно все. С ним я защищена и в большей уверенности в завтрашнем дне, чем с моим бывшим — москвичом, маменькиным сынком.

Мои родители, видя отношение Саши ко мне и его хозяйственность, в итоге приняли его, а я просто рада, что мне не нужно объяснять элементарные вещи по несколько раз, как бывшему. Муж даже пишет без ошибок, хотя русский для него не родной язык. Мой бывший молодой человек и бывшие друзья говорили о муже пренебрежительно из-за его национальности. Но они в 30 лет ничего не добились, а у него есть потенциал и желание чего-то добиваться. Обсуждать национальность — примитивно, ведь человек не решает, кем ему родиться, а им, кроме того, что они русские, больше нечем похвастаться.

Муж полностью нас обеспечивает. Помогаем и моим родителям-пенсионерам. До недавнего времени муж занимался ремонтом, как и большинство приезжих. Но в этом деле часто обманывают. Мы решили открыть ИП и работать официально, по договору. Сейчас Саша занимается алмазной резкой бетона. Мы взяли оборудование в кредит, но заказчики предпочитают работать без договора, под честное слово. Последняя ситуация выбила меня из колеи: муж получил срочный заказ, работа на строительстве храма, нужно было ехать «прямо сейчас» и без договора, оплата — 20 000 рублей. И что вы думаете? Эти деньги не заплатили! Муж потратился на расходный материал, я уже не говорю о тяжелом физическом труде, а я на последнем месяце беременности получила большой стресс. Если и в храме кидают, где искать справедливости? Ничего святого у людей. В госорганах такое же пренебрежительное отношение. Мигранты намного порядочнее и честнее многих русских, а их считают людьми второго сорта.
«Я всегда хотела быть лучше первой жены»

Анжелла, 39 лет, Иркутск:

В 1996 году мои однокурсницы познакомились с парнями-таджиками и позвали меня к ним на вечеринку. Там я встретила своего будущего мужа. Он представился Романом, хотя настоящее имя было другое — так было проще запомнить. Он мне сразу понравился. Я тогда только-только рассталась с парнем и решила, что клин клином вышибают.

Рома торговал овощами и фруктами в Ангарске, а в тот вечер приехал в гости к брату. Все как-то быстро закрутилось. Он переехал в мой город. Все лето мы встречались. Родители узнали о Роме, когда я была на девятой неделе беременности. Они настаивали на аборте, я согласилась, но в назначенный день в больнице не было воды, и мне сказали, чтобы приходила завтра. Я не пошла. Был огромный скандал.

Мама плакала и говорила, что Рома меня бросит, я останусь одна с ребенком, а папа называл меня подстилкой. Но я все выдержала. У меня было предубеждение по поводу русских парней: это было время алкоголизма и наркомании, и я решила, что за русского замуж не пойду.

Мы с Ромой сняли дом и стали жить вместе. Расписались только спустя 11 лет — и то только потому, что он хотел сделать российский паспорт. В марте 1997 года я родила сына. Родители сразу забрали меня домой, а отцу ребенка разрешали приходить только в гости. В мае родители уехали жить в деревню, и мы стали жить в родительской квартире.

Родственники Ромы не знали о моем существовании, так как в Таджикистане у него была жена. Я знала о ней с самого начала, но надеялась, что он ее бросит, ведь любит-то он меня. Когда я была беременной, она родила сына. На это я отреагировала нормально: она же там, а я здесь. В 1999-м муж собрался домой, в Таджикистан: он ни разу не видел сына от первой жены, его отец умер, да и денег он родным совсем не отправлял. В то время через границу он мог перевезти не больше определенной суммы, но денег было больше, поэтому он предложил ехать и мне. Я согласилась. Мы должны были пробыть там 15 дней, но в итоге я прожила в Таджикистане три года. Родители узнали, что я уехала, когда я была уже там.

Мы приехали в Ленинабад. Муж оставил меня со своим другом Саидом, а сам с нашим сыном уехал в Душанбе, сказав, что на днях годовщина смерти отца и будет не до меня. Я тогда не знала, что от Ленинабада до Душанбе сутки езды через две границы, казахскую и узбекскую. Муж пообещал, что вернется через десять дней и отправит нас с сыном домой. Сотовых тогда не было, только домашние. Мы ждали звонка, но Рома долго не звонил, а потом сказал, что у него какие-то проблемы и нужно подождать. Через три месяца ожидания я запаниковала: я хотела увидеть сына и вернуться с ним домой. Наконец Рома позвонил и сказал, что сам приехать не может, и мне придется ехать в Душанбе одной.

Я была в шоке, когда увидела старый и грязный поезд, в котором сидела куча народу с баулами. На границе у меня забрали паспорт и билеты — якобы с документами было что-то не в порядке. Я объяснила, что еду в Душанбе и меня там будут встречать, что дядя мужа работает на таможне (это была правда) и что если я не доеду, с них три шкуры сдерут. Паспорт мне не отдали, взяли мои вещи на проверку — вдруг я везу что-то запрещенное. Не помню, сколько времени я проехала в тамбуре — это была целая вечность. Потом проводник сказал, что мне нужно пройти в первый вагон. В купе выпивали трое сопровождающих узбекских полицейских. Один из них, старший по должности, стал пугать, что у меня проблемы с документами, но если я займусь с ним сексом, то все будет нормально. Я была в истерике и, конечно, не собиралась соглашаться. Он должен был сойти с поезда на границе и говорил мне, что я пойду с ним. В Узбекистане он вышел из купе и больше не зашел. Потом проводник вернул мне документы и сказал, что я могу идти в свой вагон.

Наконец я приехала в Душанбе. Встретили меня хорошо. Сын забыл русский язык и разговаривал уже на таджикском, подбежал ко мне, обнял и тут же оттолкнул. Он сказал, что я его бросила и что лучше бы я исчезла или умерла. Ему тогда всего три годика было. Я, конечно, была в шоке, но это уже ничего не значило, главное, что он рядом.

Сразу вернуться в Россию не получилось: у мужа не было денег. Он устроил меня в городе, недалеко от центра, с его мамой и двумя сестрами, сам жил в кишлаке с первой женой, а ко мне ездил в гости как к любовнице. Мама Ромы была очень хорошей женщиной, да и сестры тоже относились ко мне нормально, и моего сына очень любили. Все эти три года жилось неплохо: как и в обычных семьях, мы ругались, мирились, меня брали на праздники и водили на концерты. Женщины научили меня шить мужские брюки и продавать на рынке — сами они занимались тем же. Русский они почти не знали, мне пришлось учить таджикский, чтобы хоть как-то понять их и окружающих. Я научилась готовить как они, носила одежду как у них, держала посты и читала молитвы пять раз в день. Ислам я приняла еще будучи беременной сыном: я хотела, чтобы муж мной гордился и, конечно, всегда хотела быть лучше первой жены.

Вскоре первая жена Ромы родила второго сына. Я даже виделась с ними. Жена, конечно, была не очень рада мне и говорила, чтобы я уезжала домой, в Россию.

Живя в Таджикистане, я поняла, как все-таки местные не любят русский народ: женщины считали, что их братья и мужья едут в Россию заработать, а мы своим отвратительным поведением заманиваем их в сети. Но меня там принимали за свою. Однажды в маршрутке пожилая женщина, услышав, что я говорю по-русски, возмутилась, что я предала родной язык, а потом не поверила, что я русская.

В 2003 году я забеременела дочерью. Муж просил сделать аборт, но его сестры и мама были против. Я не хотела рожать там и поставила вопрос ребром: либо я еду домой, либо повешусь. Он хотел уехать на заработки, но угроза самоубийством подействовала. Рома занял денег и отправил нас с сыном домой. В России на меня смотрели как на мигрантку, да и сын говорил только на таджикском. Родные были в шоке: они думали, что никогда больше








меня не увидят.

Когда дочке был почти год, Рома ненадолго приехал к нам в гости. Еще через год он приехал с женой и ее родственниками, снял им квартиру рядом. Так мы жили три года. Потом я повзрослела и поняла, что больше так не хочу. Мне было уже 30. Тут мужу подвернулась работа в Москве — там жили братья первой жены, у которых уже было российское гражданство и свой бизнес, — и он уехал. Мы часто созванивались, я завела разговор, что хочу устроить свою жизнь, тем более что первая жена еще троих родила. Он просто посмеялся и сказал: «Да кому ты нужна!» А я встретила другого мужчину и развелась. Муж тогда грозился увезти детей. Сейчас они взрослые: сыну 20 лет, он истинный мусульманин, хотя вырос фактически без отца, дочери 14, получает паспорт. Так что теперь без их согласия отец их не увезет. Сейчас я уверена, что отношения нужно строить в своей стране, со своими, а брак с мигрантом — это слишком большой риск.